Чтиво

Вдруг позвонили в дверь. Ни свет, ни заря, вот не спится людям. Точнее, и свет, и заря, но рановато как-то для визитов. На сонном будильнике стрелки повисли где-то около половины шестого утра, а лег я полпятого. Сквозь глазок вижу женскую фигуру в халате, она протягивает руку, чтобы снова позвонить. Пытаясь избежать неуместного в это время звона в голове, резко открываю дверь. Ирина, соседка.
— Что случилось, Ир?
— Женька не пришел ночевать.
— Так чего раньше не зашла? Утро уже. Когда последний раз с ним говорила?
— Часов в десять вечера, сказал, что задержится, чтоб не ждала и не волновалась. Вот часов до трех и не волновалась. В три начала звонить – мобильный выключен. Что теперь делать, где его искать – ума не приложу. И ведь не было никогда такого, если задерживался, всегда звонил…
— Знаешь, что… Ты иди домой, попробуй поспать немного, думаю, найдется.
— Какое спать… Да знаю я, что ты думаешь. Нет, не было у него никого. Он человек семейный, не то что…
Она запнулась и виновато посмотрела на меня. И отчего у людей такое мнение обо мне складывается? Я улыбнулся.
— Ладно, Ириш, иди, я попробую его найти.
— Как ты его найдешь…
— Найду, Ир, иди.
Она странно на меня посмотрела, так смотрят люди, которые вдруг видят очень нужную им, давно разыскиваемую вещь в соседнем магазине, отчаявшись уже найти ее где бы то ни было. Кивнула и ушла к себе.

Женька-Женька… Сколько лет себя помню, вечно ты был «тихоней» для Ирки, и всегда своим-любимым-единственным для целой армии девчонок. Понятное дело, увлекся, забылся, уснул, с кем не бывает. И все же что-то мешало мне просто взять и лечь спать. Я вздохнул и пошел одеваться, заодно выискивая по карманам сигареты. Закурил, решил выйти на улицу. Не то, чтобы я рассчитывал найти его у подъезда, хотя и не исключал такой возможности, просто хотелось выйти на воздух.

На улице светало, и, вроде даже какие-то птицы пели. Во дворе, у детской песочницы, сидел человек и крошил хлеб урчащим голубям. Женька. Я подошел к нему.
— Привет. Давно сидишь?
— Привет. Всю ночь.
— Тебя Ирка ищет. Ты позвонить мог?
— Мог… О! В этом-то все и дело. Мог. Я не мог не позвонить, я всегда звонил. А вот сегодня решил не звонить. И дома не ночевать. А Катьку обманул, сказал, домой еду. Как Ленин наш, Ульянов, помнишь, в анекдоте? Жене говорю, что…
— Жень, там Крупская твоя волнуется очень. Что случилось?
— Все случилось. Ну, или ничего. Просто позвонил я Ирке, что задерживаюсь – работы еще много было и думаю – а не плюнуть ли мне на нее? На работу. Ну, и на Иру заодно. Катька позвонила – и на Катьку плюнуть. Раз в жизни сделать то, чего мне, понимаешь, именно мне больше всего хочется.
— А что, обычно ты делаешь то, чего тебе не хочется?
— Конечно! То, что надо, надо кому-то, понимаешь, то, что положено.
— Слушай, пойдем домой, холодно что-то.
— Видишь, ты предлагаешь мне пойти к тебе домой, потому что тебе этого хочется, потому что тебе холодно. И я пошел бы, но я решил, что…
— Да ладно, не заводись, я просто предложил, твое дело – идти – не идти.
— А я вдруг вчера подумал – чего мне больше всего хочется? И, знаешь, купил портвейна. Самого дешевого, им бы стены красить, помнишь, мы после выпускного пили? Вот. Захотелось вдруг. Так, как раньше, в подъезде… Знаешь, какой кайф…
— Знаю, я с выпускного так и не останавливался, — улыбнулся я.
— А потом я гулял по улицам и думал, как я жил все эти годы, что делал, почему я стал тем, кем я стал? Понимаешь ты меня? Мне вдруг стало нравиться, что я делаю не то, чего сам хочу, а то, чего хотят от меня другие. Понимаешь?
Я понимал. Женька, тот веселый Женька, который все время что-то придумывал, какие-то шутки, розыгрыши, этот весельчак после школы вдруг женился на Ирине, маленьком сером воробушке, и стал другим. Стал серьезным, ответственным. Перестал плеваться жеваной бумагой, воровать шпагу с памятника Сервантесу и учиться летать с самодельными крыльями из брезента. Стал скучным. Наверное, взрослым. Все стали такими, кроме, пожалуй, меня, разгильдяя, но он – раньше всех. Первый повзрослевший. Только я не знал, что это так расстроит его десять лет спустя. Хотя не думаю, что до вчерашнего дня это так его волновало.
— И я подумал, черт, я ведь завтра проснусь, и опять буду таким, как был, делать все, что положено, то, что хочет Ира, шеф, Катя, мама, окружающие, я опять буду жить чужой, не своей жизнью. И буду скучен и противен сам себе по утрам. Но сегодня я этот подарок себе сделаю. И сделал!
— Ладно Жень, хоть ты и не хочешь делать того, чего хотят от тебя другие, но, может, пойдем? Я так спать хочу. А тебя Ирка заждалась…
— Ладно, нудятина, пошли, только помоги мне перед этим кое-что спрятать.
И он раскрыл большую спортивную сумку, в ней лежала шпага Сервантеса и брезентовые крылья.