Старый облезлый Граф издох, когда Деду Семёну шёл 80 год.
Эту новость быстро разнесли сороки по всему Замошью. Никто, конечно, не поверил в смерть жуткого пса по началу. Даже старые бабки с окраины деревни не могли вспомнить, когда впервые появился этот облезлый злодей. Казалось, что он живёт столько же, сколько стоит деревня и будет жить, пока не завалится последний крест на Замошинском кладбище.
Граф долгое время держал всю деревню в страхе. Кроме Деда Семёна. Тот был глухой с рождения. Пёс скулил по ночам. Это случалось редко, но каждая такая ночь отмечалась в деревенском календаре чьей-нибудь смертью.
— Опять скулит, гнида старая, — бурчала Петькина бабушка, ворочаясь на печи перед сном, — хоть бы он сдох быстрее, чёрт блохастый!
Петька не понимал, почему все так не любят Графа. Ему в 8 лет было очевидно, что седой пёс, круглыми сутками сидящий на цепи, не может быть причиной чьих-то бед.
Мальчишка поправлял седой прядок волос от родимого пятна на голове и бормотал, улыбаясь:
— А мне нравится Граф. Я к нему в гости днём бегаю. Когда его за ухом чешешь, то он лапкой воздух рассекает. Весёлый пёсик!
— Добегаешься, — сцеживала бабка Агафья сквозь остатки зубов, — когда я, как ты махоткой была тоже так бегала, куда не велено. Ещё с одним оглоедом. Меня-то Бог миловал, а вот он…
Тут бабку сморил сон и она захрапела.
— Что он, бабушка? — бросил было Петька в темноту, но опомнился, что бабу Ганю лучше не будить. Получишь по лбу кочергой.
Ещё несколько минут мальчик вслушивался в грустное поскуливание Графа. Вдумчивое и, похожее на человеческое, оно, каким-то колдовским образом, доносилось до всех деревенских изб. Гасли суеверные окна.
Замошье обращалось в сон.
Петька врал. Графа он навещал вовсе не днём. Распахнув одеяло, мальчик ступил на холодные доски и осторожно проскрипел в предбанник. Там его ждали заготовленные вещи.
Летняя ночь толкнула тёплым ветром и понесла мальчишечьи ноги к будке старого пса. Завидев гостя, тот перестал скулить. Петька звякнул ржавой цепью и стянул ошейник с Графа. Затем они осторожно прокрались мимо сарая, где глухой дед Семён что-то мастерил каждую ночь.
Сразу за сараем раздавалось широкое поле, поросшее высокой травой. Поверху гуляла луна и освещала простор. Здесь Петька набрал полную грудь воздуха и свистнул в два пальца. Потом он понёсся, ударяясь щеками о жёсткую осоку, видя едва ли на полметра вперёд. И остановился только, когда ноги загудели током и лёгкие загорелись так, будто вот-вот полыхнёт огонь из горла.
— Гра-а-а-аф-ф! — пролетел над полем Петькин крик.
Из травяного моря показался кончик облезлого хвоста и поспешно завилял в сторону мальчика. Прорезав зелёную шумливую толщу, он выскочил счастливой собачьей мордой и повалил Петьку на спину, стал облизывать лицо шершавым языком.
— Граф, дуралей, от меня опять псиной будет пахнуть. Бабуля заругает…
Мальчишкин хохот уносился в небо и, помноженный эхом, походил на звонкое щенячье тявканье.
Оттолкнув мохнатое тело, мальчик снова бежал, что есть мочи и снова ждал своего старого единственного друга.
И снова. И снова.
Так бестолково и радостно пронеслась ночь.
Наутро по деревне разлетелась весть о смерти какого-то старожила. Собственно, в Замошье и не было молодых жителей. Хоронили по деревенскому обычаю в тот же день. Чтобы смрад не успел разойтись. Поносили старого Графа, на чём свет стоит.
Невысокий Петька стоял среди старых сутулых фигур и то и дело вытягивал шею, чтобы глянуть на покойника. Ему казалось, что лежащий в гробу совсем не отличается от стоящих. Мальчик всё время тёр седую прядь на голове и боялся, что совсем скоро весь поседеет и станет старым, как все вокруг.
Что он делал в этом забытом Богом месте? Петьке это было неведомо. Мать три года назад привезла его к Бабе Гане и сказала:
— На, воспитывай покамест.
И уехала. С тех пор ни открытки, ни письмишка.
Мальчик, будто бы, попал в параллельную вселенную, где живут одни старики. И это стало для него привычным. Он рос и уже в свои 8, похоронив не один десяток соседей, чётко сознавал, что жизнь лишь короткий миг. Ляжешь спать мальчишкой, а вот уже проснулся старикашкой. Хлоп, и нет тебя. Вот и вся жизнь. Про ушедших стариков здесь мало кто вспоминал. Забытые детьми и внуками, люди Замошья отживали свой век.
Наконец, Дед Семён закопал гроб, и все рассеялись по домам дожидаться сна.
Ночью Граф опять заскулил. Агафья привычно зачертыхалась на печи. Дождавшись бабкиного храпа, Петька вышел из дому. Он сразу заметил перемену в тоне старого пса, а приближаясь к другу, стал различать какие-то булькающие нотки.
Наконец, за очередной избой показалась старая будка Графа. Рядом с собакой стоял, освещённый бледной луной, хозяин — глухой Дед Семён. Отчего-то он сразу приметил Петьку, хоть тот стоял в тени, и было от него до деда не меньше ста шагов.
Морщинистая рука подозвала мальчишку. Граф замолк, учуяв запах друга.
Когда Петька приблизился, то увидел, как трудно вздымаются бока на мохнатом теле. Услышал грустный хрип, вырывающийся из пасти. Заметил влажные глаза Деда Семёна. Пёс уходил.
Тогда мальчик опустился на землю и уложил голову друга себе на коленки. Стал чесать за ухом. Но обмякшие лапы не рассекали воздух.
Петька положил ладонь на голову псу и расплакался, повизгивая будто щенок. И когда стало окончательно ясно, что Граф не дышит, он вдруг осознал, что дедовская ладонь лежит на его плече.
Мальчик задрал голову. Дед Семён смотрел куда-то в пустоту и бормотал невнятицу, которая свойственна глухонемым. По бороздам морщин стекали слёзы, поблёскивая в свете луны.
Дед вздрогнул и отнял руку, когда Петька поднялся с земли. Затем утёр лицо рукавом, кивнул и пошёл в сарай за лопатой.
Получалось, что в эту ночь Граф скулил по себе. Дед с мальчиком закопали его далеко в ночном поле и молча разошлись.
А наутро под дверями избы Дед Семён обнаружил симпатичного чёрного щенка с белым пятнышком на голове. Глухонемой радостно гыгыкнул своей находке, пошёл в сарай и вынес оттуда новую собачью будку.
В Замошье никого не хоронили в этот день. Только старая Агафья, встав с рассветом, заметила, что чего-то не хватает в доме. Походила-попричитала и принялась готовить завтрак. Ей подумалось, что так бывало каждое утро. Старость — не радость. Долго помнишь далёкое далёко, но быстро забываешь то, что близко.
А был ли вообще мальчик Петька? Проживал ли он в Замошье? Бог весть. У старых людей слишком плохая память, чтобы подтвердить или опровергнуть этот факт.
Только хочется верить. Пусть в этом мире полно стариков, отживающих свой век в бедности. Забытые детьми и внуками, они становятся, как потёртые брюки, из которых выросли. Пусть.
Но родители, бросающие детей? Живущие, здравствующие, знающие, что где-то в пустом поле бродит одиноко их дитя. Есть ли они?
Лучше бы их не было, как и Петьки.
© Лёнька Сгинь
0 комментариев