До преклонных лет она курила, выпивала, смачно выражалась, заразительно хохотала, стремительно передвигалась и говорила только то, что хотела. Она была свободным человеком, не обремененным ни семьей, ни страхом перед завтрашним днем. Ее уважали и боялись, любили и завидовали, терпели и преклонялись. Для многих поколений зрителей Татьяна Ивановна Пельтцер и сегодня остается лучшей бабушкой советского киноэкрана.
Татьяна Пельтцер родилась 6 июня 1904 года в Москве в семье актёра. Отец — Иоганн Робертович (Иван Романович) Пельтцер, немец, предки которого переселились из Германии в Россию во времена Ивана Грозного. Они были портными, шили шубы, «пельтцы», так что их ремесло дало им и фамилию. Иоганн Робертович был, тем не менее, актёром и всю жизнь называл себя Иваном Романовичем. Мать — еврейка, дочь главного раввина из Киева. Вплоть до августа 1914 года, пока не началась Первая мировая война, в семье говорили исключительно по-немецки.
Тайна родословной
Татьяна Ивановна могла позволить себе выбирать и роли, и режиссеров. К этому она шла долго. Капризной звездой Пельтцер стала в пятьдесят лет, пережив обиды, унижения, скитания по театрам, угрозу репрессии и многое-многое-многое… Она прославилась уже как старуха, молодой Татьяну Пельтцер никто и не помнил. Молодость этой уникальной женщины долгие годы оставалась загадкой для ее поклонников, а родословная — и вовсе тайной за семью печатями. Для всех.
А правда такова. Актриса тщательно скрывала свое дворянское происхождение. Никто из коллег Татьяны Ивановны даже не подозревал, что среди ее многочисленных предков такие известные личности, как английский писатель Вальтер Скотт и светская красавица Варвара Беккер, подруга Наталии Гончаровой.
В 30-е годы бывший белый офицер был репрессирован, одна из его дочерей от греха подальше уничтожила родословное древо — ту самую книгу «История и генеалогия рода Пельтцер». К счастью, Георгий Романович пробыл в тюрьме недолго, и теперь его потомки пытаются восстановить историю своего рода. Георгий Пельтцер стал отцом пятерых детей, Иван (Ханс) Пельтцер — двоих, Татьяны и Александра. Несмотря на то что Иван Романович, а затем и его дочь увлеклись актерством, в семье Георгия Романовича эту профессию не одобряли и даже осуждали. Неожиданно в театр подался только его сын Константин. Вот, пожалуй, и все, больше актеров в этом роду не появлялось.
Две ветви одной семьи дружили, общались, но полное взаимопонимание было только между Татьяной Ивановной и Константином Георгиевичем. Они постоянно уединялись, обсуждали творческие идеи, спорили. «Ее всегда было много», — вспоминают сегодня родственники. Громкая, веселая, раскрепощенная, Татьяна Ивановна органично вписывалась только в актерскую стихию.
За большой любовью
Ее единственным учителем стал отец. Иван Пельтцер много играл в кино («Белеет парус одинокий», «Медведь», «Большая жизнь»), до революции снимал немые фильмы, ставил спектакли и колесил по России с антрепризами. В одном из таких спектаклей на сцену впервые вышла и Татьяна. Было это в Екатеринограде в 1914 году. Дебютантке еще не исполнилось и десяти лет.
Первая роль Татьяны — мальчик Авдий в «Камо грядеше» Синкевича. А уже в следующем сезоне в Киеве начинающая артистка получала по три рубля за спектакль. Играла Леночку в «Дворянском гнезде» в окружении звезд антрепризы. В Харькове к труппе присоединились молодые Утесов и Смирнов-Сокольский. Татьяна блистала в «Белоснежке» и «Красной Шапочке». И, наконец, вершина творчества юной Пельтцер — Сережа Каренин в «Анне Карениной». В сцене прощания матери с сыном впечатлительных барышень уносили из зала в истерике…
А потом — революция, голод. Антрепризы закрылись. Иван Романович преподавал в одиннадцати местах, получал красноармейские пайки. Татьяна вместе с младшим братом Сашей выступала в различных клубах, но учебу в гимназии пришлось бросить. Больше она нигде не училась. И начались скитания: Нахичевань, Ейск, Москва… Странные труппы, бессмысленные постановки, безликие роли… В 1930 году Татьяна Пельтцер решилась на отчаянный шаг — она уехала в Германию, на родину предков. За большой любовью. Казалось, навсегда… Его звали Ганс Тейблер. Коммунист и философ, он познакомился с Татьяной в Москве и без памяти влюбился. Эксцентричная русская актриса (с гремучей немецко-еврейской кровью) ответила взаимностью и даже согласилась бросить родину со всей ее нестабильностью и бесперспективностью.
В Берлине фрау Тейблер устроилась на должность машинистки в советском торгпредстве и даже вступила в компартию Германии. Узнав, что Татьяна — актриса, известный режиссер Эрвин Пискатор пригласил ее в свой театр. Но при всем благополучии заграничной жизни, при всей любви к мужу и даже несмотря на собственные немецкие корни не смогла Татьяна долго оставаться вне родины. Не клеилась ее судьба вдали от дома. Прожив с Гансом в общей сложности четыре года, она уговорила его расстаться.
В 1931 году Татьяна вернулась в Советский Союз и вновь взяла фамилию отца — Пельтцер.
Товарищ Пизнер
В начале войны на места было спущено распоряжение: выявлять всех лиц немецкой национальности и высылать кого в Сибирь, кого — вообще из страны. В отделе кадров Театра миниатюр Татьяну Ивановну предупредили: «Высылать собираются ВСЕХ немцев, независимо от заслуг». Это означало, что семидесятилетнему лауреату Сталинской премии Ивану Пельтцеру и его дочери тоже не на что рассчитывать. Спасать Пельтцеров в Моссовет отправилась целая делегация: Борис Андреев, Петр Алейников, Рина Зеленая, Мария Миронова. Перед таким «созвездием» чиновники не устояли: отцу и дочери были выданы «охранные грамоты».
В 1946 году Иван Пельтцер вошел в штат Театра-студии киноактера. Это позволило ему вступить в кооператив и получить наконец отдельную квартиру в доме у метро «Аэропорт». Каждое утро Иван Романович спускался во двор со своим любимцем — огромным попугаем на плече. Он чинно заводил беседу с кем-нибудь из соседей, а попугай, нетерпеливо раскачиваясь из стороны в сторону, пытался переключить внимание хозяина на себя: «Ваня! Ваня! Ваня!» Не находя отклика, птица взрывалась: «Пельтцер, мать твою!!!» Попугай пользовался в доме большой популярностью.
Иван Романович чуть ли не в восемьдесят лет вновь женился. Его супругой на этот раз стала молодая актриса Ольга Супротивная. Он по-прежнему был энергичен, молод душой, галантен, до последних дней обожал кататься на подножке трамвая.
Ну а Татьяна Ивановна нашла свой театр только в сорок пять лет. Она пришла в Театр сатиры и сразу ощутила себя дома. «Есть у нее жилплощадь в мире: Она прописана в Сатире», — вскоре увидела свет такая эпиграмма Дмитрия Толмачева. Первый успех — роль Лукерьи Похлебкиной в спектакле «Свадьба с приданым». Его сняли на пленку и пустили по кинотеатрам. В пьесе действовали молодые коммунисты и комсомольцы, велась борьба за урожай, а зрители почему-то полюбили картежницу и самогонщицу с куплетами: «Хороша я, хороша! Да плохо одета. Никто замуж не берет Девушку за это!..»
Следом вышел «Солдат Иван Бровкин», и Пельтцер стала знаменитой. Но актриса поняла это не сразу, а благодаря случаю. Труппа Театра сатиры отправилась в Германию обслуживать советские войска. На первом же КПП какой-то строгий майор начал придираться ко всяким мелочам. «Товарищ майор, мы же артистов везем!» Офицер обошел машину, заглянул в кузов, и первое, что увидел, — лицо Татьяны Пельтцер. Он мгновенно расплылся в улыбке: «Ой, кого я вижу! Товарищ Пизнер!» С этой минуты Татьяна Ивановна поняла, что стала популярна.
Проснись и пой
Ее тут же окрестили «матерью русского солдата». Предложения от кинорежиссеров посыпались, как из рога изобилия. Пельтцер получила звание заслуженной артистки и стала примой Театра сатиры. Когда, много лет спустя, к ней явился фотограф с просьбой поместить ее фото на рекламных сигаретах для заграницы, актриса философски заметила: «Милый, когда я была девочкой, то мечтала, чтобы мои портреты были на афишах и в витринах. А теперь… Можно и на сигаретах. Лишь бы не на туалетной бумаге».
Конец 60-х и начало 70-х в Театре сатиры были для Татьяны Ивановны победны и радостны. Тогда она часто повторяла фразу «Я — счастливая старуха!» Она сыграла Прасковью в «Старой деве», мадам Ксидиас в «Интервенции», Марселину в «Безумном дне, или Женитьбе Фигаро», мамашу Кураж, фрекен Бок…
Наконец, тетю Тони в фееричной постановке Марка Захарова и Александра Ширвиндта «Проснись и пой!». Эта роль стала бенефисной. Этим спектаклем Татьяна Пельтцер отметила семидесятилетний юбилей. На банкете по случаю праздника присутствовал патриарх эстрады Алексей Алексеев, который постоянно обращался к Пельтцер: «Танюша, а помните, в Харькове, когда ваша семья переехала в новый большой дом, Иван Романович устроил прием? Сидели за столом знаменитые артисты, а вы с тоненькими косичками вертелись вокруг нас и все старались обратить внимание на то, что тогда вас потрясло несказанно: вы убегали из комнаты, и вскоре раздавался шум, бульканье, страшные звуки, как будто начинал извергаться водопад — это вы приводили в действие чудо техники, унитаз! И хотели обратить наше внимание на эту новинку века». При этом сама Татьяна Ивановна сидела на столе, болтая ногами, и с упоением откусывала бутерброд с колбасой. В другой руке она держала рюмку, смотрела на Алексеева смеющимися глазами и вновь была той озорной девчонкой. Впрочем, не вновь. Она оставалась ею всегда. И в жизни, и на сцене, и в кино.
Александр Ширвиндт любит вспоминать, как после сдачи спектакля «Проснись и пой!» было решено сделать что-то неординарное, и Пельтцер предложила: «Полетим в Ленинград! К Миронову в „Асторию“! Он сейчас там снимается». И полетели. Два дня гуляли на ее деньги, потому что заначка оказалась только у Татьяны Ивановны.
Ей всегда можно было позвонить в три часа ночи и сказать: «Поехали!» Она не спрашивала, куда. Могла только спросить, с кем. И если компания ее устраивала, отвечала: «Подъезжайте!» В Швеции, в туристической поездке, Пельтцер носилась впереди всех, неутомимая и любопытная. Гид, усталая женщина, русская эмигрантка, поначалу была просто шокирована, а потом покорена стремительностью и не всегда цензурной речью почтенной артистки. С нее постепенно сошло чувство превосходства обеспеченной «шведки» над нищими русскими, и, прощаясь с ними, она плакала и тоскливо обнимала Татьяну Ивановну. А потом долго стояла на дороге, не выпуская из глаз эту чудаковатую женщину, всколыхнувшую в ней неистребимую тоску по родине, и вспоминая захлебывающийся смех старой счастливой актрисы, непринужденной, как ребенок.
Бабка, Баушка — так звали Татьяну Ивановну в «Ленкоме». Играя эпизодики в модных спектаклях, Пельтцер не скучала. На репетициях по-прежнему ругалась с режиссерами, на собраниях заступалась за молодежь. Когда Александра Абдулова хотели уволить за нарушение дисциплины, она со свойственной ей прямотой обратилась к коллегам: «А на кого ходить-то будут? На тебя, что ли? Или на тебя? Или, может, на вас?!» Собрание тут же прекратилось, и Абдулов остался в труппе навсегда. А потом выводил ее под руку на последнем спектакле «Поминальная молитва». И шептал на ухо текст, который 88-летняя актриса уже не помнила.
Спектакль останавливался, когда на сцене появлялась великая актриса Татьяна Пельтцер. Зал вставал и несколько минут аплодировал. А она не понимала, за что… «Почему они хлопают? — спрашивала она у Абдулова. — Я же еще ничего не сказала, я только вышла!»
За это и хлопали. Благодарили за то, что вышла. За то, что выходила на сцену почти восемьдесят лет, что снималась в любимых фильмах, что всегда вызывала только положительные эмоции, дарила улыбку, радость. За то, что была нашей общей Баушкой.
Текст Сергей Капков
0 комментариев