Совершеннолетие

— С днём рождения, сыночка! С совершеннолетием! Вот ты уже и взрослый…

Мама наклонилась ко мне, поцеловала и положила на край тахты большой яркий пакет. В пакете оказалась пижама в клетку, велюровые тапки с надписью «SPORT» и туалетная вода «Старый спайс». Я улыбнулся, как тот парень из рекламы, и поблагодарил маму за чудесные подарки.

— Лапуля, ты не забыл, что сегодня у нас гости? Давай, не залёживайся, пропылесось в комнате и приберись возле компьютера. А то зайти страшно.
Разумеется, мама. Сегодня я буду очень хорошим. Я даже протру подоконник. А потом помогу тебе накрыть праздничный стол и встретить гостей. Я буду очень хорошим в первый день моей официально-взрослой жизни.

Многие предпочитают справлять свои дни рождения в компании друзей-сверстников, с реками спиртного и всякими там застольными разговорами, часто не очень приличными. Но мой день рождения опять пройдёт в обществе родственников — а при них волей-неволей человек ведёт себя прилично. У нас с мамой очень хорошие родственники, так все говорят. И этих родственников всегда принято приглашать на мой день рождения, чтобы поблагодарить за всё, что они для нас сделали.

У нас замечательные родственники, правда. Они богатые, умные и щедрые. Тётя Инна когда-то очень удачно вышла замуж за Игоря Степановича и уехала в Шаурма-сити. Со временем она и говорить стала как коренная шаурмичка, ра-астягивая букву «а». Дядя Игорь в юности был комсомольским вожаком городского масштаба, а потом быстро и умело переквалифицировался в бизнесмены. Он очень занятой человек, в нашем городе бывает редко, зато тётя Инна здесь часто появляется. Она то и дело привозит моей маме свои поношенные платья и сумочки со сломанными замками, и мама носит это годами, перешивая и ремонтируя.

Тётя Галя живёт в нашем городе вместе с дядей Валерой. У него тут свой магазин автомобильных запчастей. В позапрошлом году они отдали нам свою старую стиральную машинку и тумбочку, когда обновляли мебель у себя в коттедже. И денег с мамы взяли совсем немного. Ремонт машинки обошёлся дороже. А тумбочку мама обклеила плёнкой под красное дерево — и ни одной царапины теперь не видно.

Тётя Инна всегда очень интересно рассказывает про Шаурма-сити — какие там кафе, магазины, цены. У неё очень хороший вкус, она питается исключительно в дорогих ресторанах, а одевается в бутиках. Мама только глаза круглит, узнавая, сколько тысяч тётя Инна тратит в месяц на одну только косметику.

— Ой, какой дорогой город Шаурма! Это что, там все так живут?

— Ну, что ты, Анечка. Не все, конечно… — говорит тётя Инна и даже удивляется маме: как можно думать, что она живёт так же, как все?

У тёти Инны огромная квартира в хорошем районе, а недавно был ещё дом в ближнем Подшаурмовье. Правда, теперь его продали, чтобы купить домик в Черногории. Туда можно наезжать летом, а в остальное время — сдавать в аренду.

А ещё у нас есть Николай Иванович и Нина Петровна. Я не помню точно, кем они нам приходятся, но тоже родня. Им обоим под семьдесят. Они всегда поздравляют маму и меня со всеми праздниками и часто приходят в гости. Николай Иванович — бывший партийный работник, член КПРФ. Сейчас он состоит в районном совете ветеранов, а на досуге пишет патриотические стихи. Нина Петровна работает в школе. Говорит, что прежние ученики её не забывают — и на глаза у неё при этом всегда наворачиваются слёзы.

Все они дружно жалеют мою маму, потому что она «бьётся, как рыба об лёд», воспитывая меня одна и в нищете. Мой отец ушёл из семьи, когда я был ещё беззубым. Тогда была жива моя бабушка. Мама говорит, что отец сам во всём виноват: не смог поладить с тёщей и другими нашими родственниками, а ведь они всегда желают всем только добра.

Тётя Галя — сама душевность, постоянно учит мою маму, на чём сэкономить и как лучше вести хозяйство. Например, она отговорила её завести кота (хотя я очень просил), потому что сама терпеть не может животных в доме. А ещё тётя Галя учит, как правильно меня воспитывать, чтобы я рос хорошим и успешным. Вообще, все родственники очень за меня переживают. Тётю Инну стали беспокоить мои политические взгляды, когда я сдуру их однажды проявил. И, чтобы я поскорей исправился, она отправляет мне ссылки на статьи Дугина, Проханова и Старикова. А тётя Галя говорит, что я зря не смотрю новости по телевизору, и рассказывает мне ужасы про Украину и натовскую базу, которую чуть-чуть не построили в Крыму. Натовская база — это очень страшно, примерно как митинги несогласных в Шаурме. А я настолько наивен, что не понимаю этого.

Дядя Валера любит рассказывать, как он ездит рыбачить на Волгу, и показывает фотографии. У него там старый друг в рыбнадзоре, поэтому рыба ловится хорошо. Особенно в нерестовую пору. Как-то раз он угостил нас баночкой самосольной чёрной икры — она у них завалялась, к тому же её немножко неправильно приготовили. Но всё равно было вкусно, а тошнило потом совсем чуть-чуть. Представляете, сколько стоят двести грамм осетровой икры в магазине? А нам с мамой досталось даром.

В общем, я не стал залёживаться, сделал зарядочку и быстро убрал в комнате. Потом помог маме с салатами, разложил столовые приборы и переоделся. Обычно я не ношу белые рубашки, но тут вот надел и даже галстук повязал. А мама уложила мокрой расчёской вихры у меня на макушке.

К назначенному часу пришли гости. Мне подарили целый мешок одежды — её носил сын тёти Инны, пока не вырос. Ему только шестнадцать, но он длиннее меня на целую голову и намерен удлинняться дальше. Старички вручили мне конверт с пятьюстами рублями по полтиннику, а дядя Валера — аж целый третий яблофон, которым он пользовался, пока не купил себе шестой.

Все уселись за стол и открыли шампанское. Первый тост, как всегда, был за Николаем Ивановичем. Он достал открытку и торжественно откашлялся:

— Восемнадцать лет — прекрасный возраст! Все дела, свершенья впереди. Ты уже не мальчик-недоросток, по стезе ответственно иди. Будет много трудностей, лишений, но и счастья будет дополна. Главное — не отступать от целей, чтоб гордилась мама и страна!

Стихотворение было длинное, с напутствиями и поучениями. Наконец Николай Иванович дочитал, вручил мне помятую открытку и мы все сдвинули бокалы.

— Закусывай, закусывай лучше, сыночка, — шепнула мне мама.

Тосты пошли по кругу. Мне желали много хорошего и правильного. А потом всё как-то незаметно перешло на обсуждение моей дальнейшей судьбы.

— У тебя вообще есть какая-нибудь цель в жизни? Ты что себе вообще думаешь, парень?

Я честно отвечал, что цели у меня, в общем, нет, что планы я строить не люблю, а действую по вдохновению.

— Всё с тобой ясно. И как же ты собираешься жить?! Как?! Пластиночки свои крутить? — наседали тётя Инна с дядей Валерой.

— Если в этом году не поступишь, сразу в армию отправят, — процедила сквозь зубы тётя Галя.

— Ой, сейчас в армии так страшно, — прошептала мама. — Как бы можно было что-то сделать, чтобы…

Она с тревожным намёком посмотрела на тётю Галю. Как-никак, у тёти Гали был опыт отмазывания сына от армии: ему нарисовали от руки какой-то печальный диагноз, и военком отстал.

— Анечка, ты же понимаешь, как это сложно… — закатила глаза тётя Галя. — Тут либо деньги нужны, либо связи. Сама понимаешь. Тебе это просто не вытянуть.

— А и ничего, послужит! — бодро вклинился Николай Иванович. — Хоть мужиком станет. В наше время как было? Если пацан в армию не ходил, его и за человека не считали. Девчонки с такими танцевать стыдились.

— А как же дедовщина?

— Да надо просто голову на плечах иметь! С головой никто нигде не пропадёт! Вон, когда я служил, то…

И Николай Иванович принялся рассказывать, как он браво служил и как начальство его хвалило.

— А вдруг война? В мире-то сейчас неспокойно…

Тут всё плавненько перешло с меня на международную обстановку, санкции, Украину, Сирию и Турцию.

— Я прямо га-аржусь нашим президентом! — заявила тётя Инна. —Ещё совсем недавно была другого мнения, но как он с Крымом-то поступил!

— Взял и откусил, — буркнул я. — Как Гитлер Судетскую область. И теперь весь мир смотрит на Россию как на…

— Что ты такое говоришь?! Ты хоть новости-то смотришь?! Вон что на Украине-то, настоящие фашисты у власти!

— Знаю, наслышан. Они мальчиков распинают. В львовском метро.

— Смех-то у тебя дурной! Что эти бандеры в Одессе вытворяли! Это же ужас какой-то!

— Россия всему миру кулак показала! — прогремел Николай Иванович. — И правильно! Хватит под Америку прогибаться, слава богу не при алкаше живём!

— Ага. Одной рукой Крым присоединяем, другой — сливаем китайцам Сибирь, — опять не удержался я.

Но мне не дали договорить. На меня смотрели как на дурачка, которому промыла мозг либеральная пропаганда. Я же вообще внушаемый, да и максималист — в силу ничтожности возраста. Фрондёр, блин. В самых заботливых тонах мне вдалбливали мысль, что я должен хоть немножко развиваться, чтобы успешно существовать в социуме. И чтобы заботиться о моей бедной матери, которая выкормила меня одна, в нищете, и при этом бессовестно избаловала. А я только говорю глупости да плюю всем в лицо. Словом, если я не сделаю выводов, то меня не ждёт ничего хорошего.

Бедной маме с большим трудом удалось вернуть беседу в благостно-поздравительное русло. Тут как раз пришла моя очередь сказать что-нибудь с бокалом в руке. Я как бы нечаяннно уронил жирный салат на рукав и, таким образом, получил легальный повод избавиться от моего идиотского маскарада. Я сбегал в ванную, снял ненавистный галстук, испачканную рубашку и вернулся к столу в нормальной чёрной футболке. Мне налили бокал и я выдал некую речь…

— Ну, что хочется сказать? Спасибо большое за подарки и за поздравления. Вы на меня так потратились. И совершенно зря. Ношеную одежду можно было отдать в благотворительный фонд, а яблофон продать на запчасти… Николай Иваныч, я ценю ваш стихотворный дар и ваше боевое прошлое. Вы — очень крутой пример для молодёжи. Всю жизнь провели в борьбе: то с капиталистической угрозой, то с антинародным режимом. И при этом никогда не бедствовали. При советской власти получали сервелаты на спецпаёк, потом пристроились в совет ветеранов. Вы ничего не изобрели, не создали ничего полезного, но вас, тем не менее, уважают и зовут в школы учить детей патриотизму. Это великолепно! Кстати, о школе. Нина Петровна! Ваш портрет висит на доске почётных ветеранов образования. Конечно, ученики вас не забывают. И бывшие коллеги тоже. Я пообщался тут кое с кем из них в Интернете. Они говорят, что вы постоянно стучите на всех директору и кого-то довели до инфаркта… А уж как вы издеваетесь над несчастной школотой… Конечно, вас не забывают! У ваших учеников есть добрая традиция на последний звонок пулять яйцами в ваши окна и закидывать балкон туалетной бумагой. Они потом отчёты на отдельном форуме выкладывают… Утрите слёзы, Нина Петровна. Тётя Инна. Вас с дядей Игорем мне постоянно ставят в пример как людей, умеющих добиваться успеха. Конечно, комсомол был очень богатой организацией, грех было дяде Игорю не подербанить его. Быстренько перековался из комсомольских вождей в «новые русские». Одного не пойму: почему он оплакивает Советский Союз и зачитывается Дугиным? Кстати, вот вы сказали, что купили домик в Черногории. А… почему, простите, не в Крыму? Он же теперь типа «наш»! А Черногория, к тому же, входит в НАТО. Как вы так не побоялись-то?.. Тётя Галя, я всё прекрасно понимаю. Вы торговка до мозга костей. При Совке фарцевали, а потом поняли, что нищим соцработником быть выгоднее. Старуха Кирпичеева и её квартира… Это был гениальный план — втереться в доверие, а потом вколоть «не тот» препарат… Что, я вас в чём-то обвиняю? Так не надо было этим хвастаться перед моей мамой! Кстати, дядя Валера, мы с мамой едва не отравились вашей чёрной икрой. И, таки да, когда рыба идёт на нерест, рыбалка — уголовно наказуемое браконьерство. Но вам до этого нет дела… Так. Я, кажется, заговорился. А у меня поезд через полтора часа.

— Какой поезд?!

— На Шавермбург.

— Куда-а?!!!

— На Шавермбург. Меня там ждут друзья.

— Какие ещё друзья?!

— Адекватные. Мы будем жить на сквоте и питаться просрочкой. Да не закатывайте глаза. От просрочки не умирают.

— И ничего мне не сказал, паразит несчастный!

— Я говорил, мам. Но ты же никогда не воспринимала меня всерьёз. Но теперь всё, я взрослый. У меня появились планы.

— Откуда у него деньги на билет?!

— Я заработал на диджействе вместе с Соней.

— Это с какой ещё Соней? Которая с пирсингом, бритая чуть не наголо?!

— Она самая. Будет встречать меня в Шавермбурге. Кстати, она беременна от меня.

— ЧТО-О?!

— Да шучу, шучу. Соня терпеть не может детей. Как, впрочем, и я. Так что внуков и внучатых племянников вы от меня не дождётесь. Мама, я бы тебя пожалел, но тебя же всё устраивает. Ты привыкла к обноскам, привыкла к постоянным унижениям и больше всего на свете боишься показаться неблагодарной. Наверное, так проще жить, да? Ты меня учила именно этому?

— Так. Хватит разглагольствовать, мальчик. Сейчас я отвезу тебя на вокзал, ты сдашь билет. Мы сделаем вид, что ничего не было. Ты сегодня выпил, тебя понесло…

— Закусывать надо было!

— Нет, тётя Инна. Я уже всё решил. Ещё раз спасибо вам за всё и до свидания.

Я вытащил из-за шторы загодя уложенный рюкзак и, не слушая ни кудахтанья, ни возгласов, ни рыданий, вылетел из квартиры. Все подарки — включая конверт с деньгами — я бросил дома. Больше всего я боялся, что меня настигнут на вокзале и не пустят в поезд. Но всё обошлось.

Поезд тронулся. Я расстелил постель, сменил джинсы на длинные фланелевые шорты, вышел в тамбур и достал там из рюкзака бутылку череповецкого джина. Джин оказался отвратительным пойлом, но я выпил его в одно рыло и даже не сблевал. А два дня спустя я трахал Соню на сквоте и фоткался с ней на знаменитых шавермбургских крышах.