Музыку Ириша услышала, едва приоткрыв тяжелую дверь подъезда. Песня гремела басами в пустом коридоре, билась о панели и лихо скакала по ступенькам. 'Ой, Лёх, Лёха! — пела Алёна Апина. — Мне без тебя так плохо...' Ирише тоже стало привычно плохо, и она запрыгала, стараясь быстрее подняться на свой этаж. Но было поздно.
Её ждали. Ободранная дверь напротив входа распахнулась и появилась баба Нина, в оренбургском платке поверх линялого халата, со старательно подведенными злющими глазёнками, с тонкой полоской ярко-розовых губ на негодующем лице.
— Я на тебя заявление напишу, — кривя накрашенный рот, сказала баба Нина. Во рту сердито блестели от слюны ровные вставные зубы. — Пусть милиция разбирается, что с тобой делать!
— Добрый вечер! — фальшиво улыбаясь, ответила Ириша и занесла ногу через две ступеньки.
— Шляешься! Не можешь смотреть — сдай туда, где смогут! — заорала баба Нина.
Ириша, не отругиваясь, убегала.
— Жить никому не даете! Прямая дорога ему — в дурдом, тебе — в тюрьму! — разрывалась бабка, перекрикивая музыку.
— Коза старая, тебе б в дурдом… — пробормотала Ириша, поворачивая ключ в замке, распахнула дверь и влетела в дискотеку.
Глухой склерозный дед Игнат, танцевал посреди комнаты. Медленно, по-стариковски, притопывал ногами, прихлопывал руками и тряс головой. На столе перед ним весело верещал старый кассетник. Не разуваясь, Ириша подскочила к 'Маяку' и выключила звук.
— Дед! — крикнула она. — Я вышвырну к чёртовой матери эту Апину!
— Ой, Аринушка пришла, — обрадовался виноватый дед, останавливаясь.
И заискивающе улыбнулся.
Самой Ирише ни дед, ни музыка не мешали, но соседи негодовали. Отставной майор, живущий за стенкой, даже угрожал расправой. Обычно Ириша открывала двери и на пороге просила прощения, но однажды майор отпихнул её в сторону и, как пуля из Макарова, просвистел прямо в комнату деда. После этого визита старик целый день Апину не слушал — боялся, а потом забыл, и снова стал включать.
Дома Ирише удавалось увлечь деда хозяйством: давала фасоль лущить или ложки натирать. Но стоило переступить порог квартиры, кассетник взрывался на весь подъезд. С помощью плеера Ириша попыталась приучить старика к нанотехнологиям, но тот порвал наушники, а плеер положил от греха подальше, а куда — забыл.
Ириша прятала кассету с Апиной — дед всегда находил, словно обладал особой чуйкой. Однажды, обозлившись, девушка вынесла 'Маяк' в сарай. На улицу дед не выходил, электронику отыскать не смог и так огорчился, что отомстил воспалением лёгких, чуть Богу душу не отдал. Ириша смирилась и вернула старику его любовь и радость — музыку.
А когда-то этой радостью была сама Ириша. Когда погибли родители. Деду предложили отдать Иришу в хороший интернат, а домой забирать на выходные. Дед покрыл трехэтажным матом интернат и научился заплетать косички: барышням не годится стричься.
Ириша училась старательно, ходила аккуратная. Посторонний человек не догадался бы, что девчонка — круглая сирота. Дом у деда блестел чистотой, а еда готовилась простая, но вкусная и много. Потом была учеба в техникуме и попытка поступить в универ.
А потом дед Игнат стал странным. Ставил на плиту чайник и тут же забывал, не сливал в туалете воду и громко слушал одну и ту же музыку. Променял свою Иришу на Алёну Апину — грустно шутила девушка.
Невропатолог с жалостью взглянул, как дрожат у растерянной Ириши губы, и прописал таблетки, которые, впрочем, не помогали. Газ и воду Ириша теперь перекрывала, но с музыкой бороться не получалось, оставалось терпеть.
К счастью, большая часть соседей относилась с пониманием, чего нельзя было сказать о родне.
— Оформи его в дом престарелых, — серьёзно посоветовала тётка, сестра покойного отца. — Тебе же мука тяжкая. Ни парня домой привести, ни самой толком выбраться. А годы девичьи бегут как водичка. Пенсия у маразматика хорошая, его возьмут.
— Тёть Оль, — ответила Ириша, — как вы думаете, сдаст вас Катя в богадельню?
Она знала, что двоюродная сестра не любит мать и даже посуды дома не моет — ногти бережет.
Советы иссякли, как деревенский колодец жарким летом. Дедушка был любимым, он, попросту, БЫЛ.
Однажды, душистым вечером, Ириша пробилась сквозь привычную музыку, открыла дверь и зашла домой.
Дед Игнат лежал на полу, под орущим магнитофоном. У заострившегося носа ползало несколько фруктовых мушек, дрозофил; дед широко улыбался, показывая голые десны, спокойный и довольный.
Ириша села рядом, взяла за руки, которые не хотели складываться на груди. И глаза никак не закрывались, даже когда девушка подышала на них, чтобы согреть.
Между Иришей и Вечностью никого не осталось.
— Золотой был человек! — говорила на поминках соседка, баба Нина.
— Как болел долго, — вздохнула тётка Ольга. — Измучил Иру.
— Мне дед не мешал, — угрюмо ответила Ириша, ковыряясь вилкой в кутье.
Кусок в горло не лез ещё долго. Ириша не плакала, просто отупела, оглохла внутренне и плохо понимала, что делает. Вещи старика аккуратно развесила в шкафу. Только синего костюма не хватало, в котором его закопали. Тапочки поставила в прихожей — дед придет, обует, чтобы ноги не мёрзли. Дважды включала Апину, ведь мертвые девять дней остаются дома — пусть радуется. Потом понимала, что делает глупости, и выключала. Дед не приходил, в зеркалах не отражался, совсем забыл Иришу.
Ещё беспокоило лишнее время. Непонятно было, куда его девать. Но постепенно Ириша успокоилась и привыкла.
На сороковой день она отпросилась с работы, заказала панихиду, съездила на кладбище, а дома устроила поминки с бутылкой сухого вина. С туманной головой покрутилась по квартире и улеглась вздремнуть.
Вот тут к ней дед Игнат и явился, впервые со дня смерти. Он прекрасно выглядел и, вероятно, хорошо себя чувствовал.
— Дедуля! — обрадовалась Ириша. — Привет! Как дела?
— Хорошо, — ответил дед. — Всем доволен, только одно плохо.
— Что?
— Музыки нет.
— Чем же я помогу? — огорчилась Ириша.
— Передай кассету Апиной, — ответил дед.
— Как?!
— С Колей Перегудой, родственником. Он сегодня едет. Те Перегуды, что в Новоград-Волынском.
И дед пропал. Ириша подскочила, как ужаленная.
'Это черте что!' — мысль мелькнула, и исчезла, как таракан.
В жизни всякое бывает. Не раздумывая, Ириша бросилась к телефону и позвонила тётке.
— Тёть Оль, у вас нет номера тех Перегудов, что в Новоград-Волынске?
— А зачем тебе? — удивилась тётка. — Десятая вода на киселе.
— Дед снился, просил ему музыку передать. Так есть?
Тётка замолчала, размышляя. Затем, вероятно, вспомнила, что просьбы мёртвых игнорировать не принято. Даже самые нелепые. Долго рылась и, наконец, нашла номер.
— Здрасте, это Ира из Бердичева! — выпалила в трубку девушка.
— Да… помню, Ирочка. А у нас горе. Дядя Коля умер. Сегодня хороним.
— Во сколько похороны?
— В два.
Настенные, послевоенные часы с поломанной кукушкой показывали час.
— Я приеду.
— Да не успеешь ведь!
— Успею.
На такси денег не хватало. Брать взаймы у тётки Ира не хотела: та и на похороны дала с кислым выражением лица. На автобусы с пересадками времени не оставалось: дед Игнат заказал свою музыку поздно.
Оставалось продать колечко с розовым топазом — подарок на восемнадцатилетие, но ломбард, по сиротскому везению, оказался закрыт.
Ириша бросилась на ближайшую стоянку такси, подошла к водилам, попивающим кофеек, и, захлёбываясь словами, изложила свою историю. Потом достала из кармана старую кассету и предъявила в качестве доказательства. Таксисты сперва приняли Иришу за клиентку и обрадовались, затем стали странно посматривать, а в конце задумались.
— Брехня, — сказал, наконец, водитель с унылым длинным лицом, которое в народе называют постной рожей, — Наш батюшка каже, мертвым ничого не треба, крим молитвы.
— Брехню каже, — возразил второй, чернявый и подвижный, — У меня племяшка померла, три мисяци. Сестра малу в плаття вбрала, а фаты на голивку не стала чипляти, тому що немовля. И схоронила. И сниться ей мала и плаче: за що ты, мама, мени таку обиду зробыла? Чому веночка и фаты не дала? Так сестра купляла и передавала. Добре, що суседка як раз инсультом померла, так в гроб вложили.
Таксисты снова задумались. От нетерпения Ириша начала приплясывать на месте.
— Во сколько похороны? — уточнил третий, молодой, с симпатичным румяным лицом, открывая Ирише двери 'Вольво'. — Садись.
— Первый подъезд? Как раз люди с венками выходят. Значит, сейчас и гроб вынесут.
Таксист глянул на Иришу, которая вертелась как на иголках, дожидаясь, пока машина остановится. Затем сунула ему в руки мятые деньги и выскочила.
— Вот блин!
Таксист покачал головой, глядя, как Ириша влетела в подъезд, на ходу вынимая из кармана кассету с Апиной.
— Вот блин! — повторил он.
Среди денег лежало махонькое золотое колечко. Честная Ириша, будучи в моральном убытке после смерти деда, не хотела приносить убытков кому-нибудь ещё.
— И как она домой вернётся?!
Он немного отъехал и стал ожидать.
Месяц спустя отставной майор, льстиво улыбаясь, завлёк Иришу к себе домой и стал показывать, как замечательно открываются и закрываются дверки шкафа-купе у него в прихожей. Ириша в недоумении смотрела. Дверки и в самом деле катались здорово, совсем тихо. Туда-сюда…
— Давай квартирами меняться, — ласково предложил майор. — Тебе тяжело, бедняге, за большую площадь платить! Моя дешевле обойдётся — экономия! Потом, смотри, какие дверки…
— Спасибо! — весело ответила Ириша, — Мне площадь нужна, я замуж выхожу. Предложите ваши дверки бабе Нине…
— Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Ма-ало!!!
Звенели бокалы, ломился стол, гремела музыка.
— По залёту выскочила, чего ещё, — фыркнула нарядная, красиво причесанная Катя, Иришина кузина.
Видимо, слишком громко, потому что с другой стороны стола отозвалась полная дама в белых бусах, тётка жениха:
— Нет! Сестра как узнала, что Ира без отца, без матери, так и закомандовала: женись! Хоть тресни, но подавай невестку-сироту. Вынь да положь! Старшего-то сына тёща совсем увела и внуков научили 'вы' говорить. Сестра это 'вы' как услышит, так ночь и не спит. Уже сколько твердит: хочу невестку-сироту, чтоб хоть младший, Толик, и внуки при мне остались.
— Да по любви они женятся, хватит! — оборвал женщин чернявый подвижный мужик, и повернулся к своему товарищу с длинным лицом, от водки потерявшему унылость.
— А то, чув, чёрный археолог в гараже подорвался?.. — продолжил он прерванную беседу.
— Ну.
— Кажуть, резал снаряд болгаркой, так порвало на шмаття. Що собрали в морге — закопали, а пив лиця и руки вовсе не нашли. Гараж опечатанный: там цилый арсенал менты накрыли.
— Ого.
— И став археолог своей жинке сниться. Снится и просит — верни мои части! Що найдёшь — прикопай на могиле.
— Це его за те порвало, що чужи могилы раскапывал. И що?
— Да ничо. Пишла в милицию: откройте гараж, лице и пальцы пошукати — муж мени снится. А те над нею только посмеялись.
— Хиба ж то люди…
— А теперь для молодых играет песня 'Я тебя у всех украду'! — весело объявил музыкант.
Придерживая платье, Ириша поднялась из-за стола, но вздрогнула и остановилась, оглядываясь.
— Что такое? — встревожился жених. — Не хочешь танцевать под Апину?
— Нет, — беспечно ответила она. — Показалось. Идём.
А в углу зала, вместе с молодыми, танцевал невидимый старик в синем костюме. Притопывал ногами, прихлопывал руками и тряс головой.
© Пяткина Мари
0 комментариев