Господи, — думаешь — когда же я стал таким старым. Старым и скучным. Вроде же двадцать с копейками, только вчера бегал от контролёров и запивал водку пивом, недолго думая. И половина моего гардероба выглядела так, будто я со дня на день сойду с ума. А ещё думал, что имею во рту ценное мнение по любому поводу — и систему тоже имею, как хочу. Куда это делось? Непонятно.
С ровесниками очень сложно. Всё кажется, что люди одного с тобой возраста и социального слоя не могут быть полными дураками. А потом послушаешь с каким надрывом они стихи читают — и аж неловко становится. Ну, розы, слёзы, сложные позы, понятно, с кем не бывает, но что же так убиваться-то? Сам ты давно перестал искать рифмы к громким словам и мировая литература тебе до сих пор благодарна.
Никуда не тянет. Ни хватать трактор и срочно покидать эту страну, ни уходить искать Иггдрасиль. Что толку — ты сам себе Иггдрасиль, цирк с конями и кабинет психиатра. Бегать от себя неинтересно потому что умрёшь уставшим. Бегать от других ещё ничего, но зимой в кедах, опять же, холодно.
И выпендриваться стал гораздо меньше. Спрашивают, вот: как кино, про что, хоть под пиво покатит? Можно, конечно, наговорить разного про мощный саспенс, сюжетные контраверзы и вообще всякие, прости господи, дистрибуции. Только зачем? Уровень твоей культурной самооценки и так уже вымахал до двадцати пяти сантиметров, но это не повод его доставать из широких штанин и перед всеми размахивать. Говоришь: фильм про то как два богатых мужика делят бабу, хорошо, что не пилой. Фигня, короче.
Вдохновение больше не нужно, даже даром. Ты и словом-то таким не пользуешься — опять неловко. Пишешь, когда голова забивается доверху, публикуешься там где не отказывают — в мусорном ведре, иногда на обоях. Очень боишься закончить со всем этим делом как сосед. У него в сентябре такой творческий подъём случился, что зашиваться пришлось два раза.
Красивый нож с зазубринами тоже не нужен. Тебе уже показали, что хватит и кухонного. Просто если держать его вот так — им можно резать лук, а если так — то можно сделать с человеком такое, что даже милицию наутро будет тошнить три часа. Остальное не очень важно.
И может неплохо бы именно сейчас опомниться, выкинуть голову, бросить компанию, где много и по-взрослому обсуждают, что дважды два четыре, отрастить себе снова длинный язык и на чужие «ты ничего не знаешь о жизни» гордо огрызаться: а ничего, что я хотел бы знать еще меньше? Уйти к тем, кто до сих пор пушит хвосты и любит то, что любил ты лет пять назад, вдруг примут за своего.
Только в кедах-то все равно холодно.
0 комментариев