Мой дед был партизаном.

Мой дед был партизаном. С партизанами спорить нельзя. С ними вообще ничего нельзя, кроме того, что можно. С дедом можно было его слушаться и любить. Причем обязательно искренне, так как эти лесные убийцы чувствуют фальшь за версту, как когда-то чувствовали в молодости запах немецких портянок.
Он был единственным человеком в мире, которого боялся и уважал мой отец. Всех остальных жителей моей планеты отец не очень уважал. Начиная от больших свирепых мужиков, учившихся в школе на пару классов старше, и заканчивая командующим флотом. Все они, встретив отцовский взгляд, как-то сразу начинали отчётливо припоминать в душе нюансы своего ничтожества.
Я тоже прекрасно помню этот взгляд. И прекрасно понимаю страх и смятение адмирала.
И если бы я был старше, то увидел бы этот взгляд и у деда, но мне достались совсем другие его глаза.
Нет, они были не добрые, скорее в них была Параллельная реальность. Человеку, который жил в белорусских лесах и ходил мимо сожженных вместе с жителями деревень, который пустил под откос двенадцать немецких эшелонов, было неинтересно жить только в нашем мире. Он как бы заглянул за горизонт. Он, как Гендальф Белый, пройдя сквозь мрак, смеялся и плакал в два раза сильнее, чем обычный человек. Когда он злился или веселился, это было событие. Когда он приказывал, он был похож на императора; когда прислуживал, он был похож на раба. Собственно говоря, «прислуживал» дед только мне, так как видел в забавном карапузе доброго молочного щенка и, будто мафиозный Крестный отец, он грел об меня своё порочное сердце.
Однажды в тылу дед нашёл молодую красивую женщину, которая умирала оттого, что ледяной ад Ленинградской блокады отнял у неё любимого мужа и годовалого сына, которого звали Игорь.
Дед взял её за руку и сказал: «Зоя, тебе говорю, встань...» Она, естественно, встала, а он дал ей новую реальность, где был дом, сын, дочь, друзья и много солнца, потому что они любили ездить на юг.
Отцу повезло немного по-другому. Дед решил наградить его пожизненной службой в Военно-морском флоте. Отцу пришлось поступать в училище командного состава имени Фрунзе, с отличием закончить его, стать командиром корабля, а со временем занять адмиральскую должность. Ему совсем не хотелось повторить участь несчастных эсэсовцев, которые в свое время не торопились выполнять приказы моего дедушки и начинали своевольничать и палить из своих шмайсеров.
Отец сделал всё как надо и к тому же познакомился в Ленинграде с моей мамой, а она родила деду внука.
То есть дед, снабдив отца новой жизнью, заодно наградил ею и мою маму, а также вызвал из небытия меня. Этого ему показалось мало, и он решил, что если бытие моих родителей сполна и бесповоротно им срежиссировано, то у внука ещё есть вероятность существовать без его участия.
Тихо, утром, без объявления войны, он приезжал из Москвы к нам в Ленинград и, уперев багажник своей машины к нашему балкону, быстро проводил спецоперацию, закидывая квартиру гранатами, бананами, заморской одеждой, глянцевым чтивом и какими-то ещё радостями убогого совка, а контрольным выстрелом в балконную дверь влезал огромный ковёр. Потом происходило похищение меня. Мимо стоящего столбом командира корабля и несмеющей показать хоть одну слезу матери я следовал в дедовский черный членовоз и улетал туда, где находился мой персональный рай. Долго и невозможно говорить о том, что в нем было. Бывший партизан сообщал, что смертельно устал и к тому же был кем-то ранен по дороге, и теперь надо помогать ему рулить, следить за дорогой и смотреть, чтобы нам не зашел в хвост черный мессер. Солнце всегда должно было быть по левому борту. На голове картонная фуражка «Юный гаишник», а под рукой игрушечный полосатый жезл, который очень приятно под наш гомерический хохот вдруг высунуть параллельно земле под морду обнаглевшему дальнобойщику, который не хотел нас пускать. Бесконечное небо, бесконечное море, бесконечная радость. Всегда тепло, всегда светло. Огромные волны, огромные горы, огромный дед. Бесконечное горе, когда с борта лодки соленой волной смыло первого в мире паука-моряка. Он сделался таковым против своей воли — его заманили обманом в мою лодку, но потом все равно проявил чудеса бесконечной храбрости, когда мы попали в страшный шторм с огромными волнами. История сменяла историю, макароны превращались в живых червяков, а яичница превращалась в невиданный Шурум-Бурум, рецепт которого дед, разозлившись за что-то на людей, унес с собой в Небытие, и теперь мы вынуждены тут прозябать и есть всякую дрянь. Дед называл себя Винни-Пухом, о котором я тогда ещё ничего не слышал, и поэтому долгое время считал, что Винни-Пух — это постаревший волосатый диверсант с запахом спирта. Когда, лёжа в больнице, он, ставший похожим на палку, объявил мне о том, что теперь он не толстый Винни, а Кощей Бессмертный, я честно сказал ему, что это невозможно. Он не стал со мной спорить, только громко и неслышно смеялся, смотрел в окно и гладил меня по голове, а из грубого старого носа торчало множество волос, которые при каждом тяжёлом вдохе, лезли внутрь деда.
Кощей не может быть бессмертным. А набитый сопелками и вопилками медведь может. Потому что не умирает, а просто перестаёт рассказывать новые сказки, если пальцы упираются в последнюю деревянную страницу. Бог вдыхает в Адама Свой горячий воздух, и Адам наполняется Его духом. Адам наполняется Его знаниями, Его желаниями и Его мировоззрением. Люди вдыхают в себе подобных свой мир и наполняют других своей жизнью, своими просьбами и своими надеждами. В одном из еврейских переводов Бог вдыхает в Адама Свою жизнь, целуя его в нос.Тот коктейль, который через бесконечные чмоканья вдул в мой нос дед, требует кинуть динамит в опоздавшую электричку или повесить плохого парня на водопроводной трубе. И в том, что до сих пор все живы, есть огромная заслуга моих близких, которые, рискуя жизнью, смели проводить параллельное воспитание меня. Но тот же коктейль, та же странная смесь мелкими уколами внутри моего нутра всю жизнь помогает мне отличать добро от зла и любовь от воровства. И она до сих пор проводит свою работу таким образом, что вдруг иногда из зеркала, как из потерянного рая, на меня начинает смотреть такими знакомыми глазами полузабытый старый партизан.

Игорь Коровкин